Блокада - Страница 59

Их первыми закрыть надо, а то Сишек с утра опять узлов не вяжет — где только пойло достает? Да один ящик там и оставь. Он еще Пустому пригодится. А еще один разбери да распихай по отсекам в мешках, глинок по пять. Только соломой переложи! Так Пустой сказал!

Филя вздохнул, еще раз толкнул Коркина, который вновь уставился на Ярку, и полез наверх.

Как мальчишка и предполагал, разгрузка вездехода заняла весь день, хотя все дело портил Хантик. Хромой вооружился собственным списком и скрупулезно отмечал едва ли не каждый гвоздь, бормоча при этом, что трактир трактиром, но хотя бы лавочку на той стороне моста поставить будет надо, а то не пойдет торговля. Тем более что Пустой с за- пленочниками отношения вроде бы уже наладил. Хотя бы шатер раскинуть — и то дело. Филя мусолил свой список, открывал отсеки, доставал мешки, ящики, свертки и успевал присматривать за Коббой и Коркиным, которые несли сокровища к Хантику. Хотя вскоре стало не до того: в помощь подошла и Ярка, да и Рашпик, перерубив груду чурбанов, раздраженно плюнул и взялся помогать спутникам. Филя уже сам перестал удивляться, как он сумел распихать по укромным уголкам машины столько добра, когда небо начало темнеть, и он понял, что незаметно пролетел день.

— Нет, Филя, — проворчал Рашпик, плюхаясь на скамью, когда мальчишка закрыл машину, — Не хотел бы я на тебя работать. Монета монетой, но чтобы весь день мутузить себя да ни разу не подхарчиться? Это не по мне. Я так в Файка превращусь.

— Кое-кому похудеть бы не помешало, — хмыкнул, запирая дверь кладовой на замок, Хантик. — Ярка, готово кушанье?

— Так давно уже, — едва ли не впервые подала голос недотрога. — Или носы забились?

Филя втянул ноздрями ползущий от котла парок, проглотил слюну и понял, что живот у него пуст, а сил ни в руках, ни в ногах больше нет.

— Забьются тут! — раздался знакомый голос, — У самой обсерватории аромат по мозгам бьет! Только уж если мальчишка вас обеда лишил, так обождите еще пяток минут! Пустой сейчас подойдет, да не один. Сама Бриша пожалует к столу.

По узкой каменистой тропке вниз по склону ковылял Вотек.

— К столу? — оторопел Хантик, — Что же за трактир без стола? А ну-ка! Рашпик, Кобба, Коркин, Филя! Бегом в спальную, все шесть топчанов сюда! Только тюфяки поскидывайте, да скатерку бы… Эх! Это я уж сам.

К приходу Пустого стол, составленный из четырех топчанов, был уже накрыт. Вдобавок к целому котлу тушеных клубней откуда-то появился чеснок, зелень, копченые ребрышки оленя и пузатая глинка, в которой, судя по тонкому аромату, Хантик сберег пиво. На холм тем временем опустилась темнота. Путавшиеся весь день у спутников под ногами местные обитатели, которых с языка Коркина стали называть пестряками, попрятались по домам, хотя стража у ворот на мосту осталась, но за мостом продолжали гореть костры и неспешно двигались тени. Хантик водрузил на стол лампу, над которой тут же закружилась мелкая мошкара, и из сумрака вышел Пустой. Рядом с ним показалась согбенная, тщедушная фигурка. Хантик засуетился вдвое, сдвинул в сторону Коркина с Яркой и усадил на лучшие места механика и его незрячую спутницу.

Филя растерянно перевел взгляд на лицо Пустого и вздрогнул. Конечно, отблески слабого света не давали ему возможности приглядеться к механику, но то, что он разглядел, его испугало. Пустой был изможден, словно там, в обсерватории, где он пропадал целый день, а то и больше, считая со вчерашнего вечера, его или пытали, или заставляли выполнять непосильную работу. Глаза и щеки механика провалились, рот очертили глубокие складки, на лбу наметились морщины.

— Ну так это? — нарушил паузу Хантик и ухватился за деревянное черпало, — Просим к нашей трапезе. Может, и загостились мы на этом пригорке, а уезжать все одно не хочется. Да и куда ехать-то? Морось кругом!

Бывший, а может, и будущий трактирщик усмехнулся собственной шутке, подхватил первое же блюдо, шмякнул туда приличную порцию варева и с поклоном поставил ее напротив спутницы Пустого. Следующая порция была отправлена механику. Еще одна, вызвав кивок скорняка, Ярке, а там так и пошло. Филя забросил в рот ложку кушанья, закрыл от удовольствия глаза, а когда открыл, тут же вновь бросил взгляд на спутницу Пустого. Тонкий платок сполз на плечи, и пирующим открылась маленькая головка обычной старухи, которую время высушило так, что, казалось, подуй ветер посильнее — и унесет ее с холма вместе с серыми одеяниями.

Народ ел молча. Все, исключая Пустого, косились на Бришу, разговора с которой с той стороны моста дожидались несколько десятков человек. Ее это словно и не занимало. Она не брала в руку ложки — отломила от тонкой лепешки сухой ломоть, подбирала им выложенное Хантиком варево и отправляла понемногу в рот.

«Так неделю будет эту порцию мурыжить», — подумал Филя, но Бриша остановилась и, кивнув Вотеку, поднялась. Чавканье за столом мгновенно прекратилось, руки с ложками замерли в воздухе, разве только Пустой продолжал спокойно и неторопливо есть. Вотек оглядел едва освещенных бликами лампы спутников, поклонился, прижав руку к груди, каждому и заторопился вслед за исчезнувшей в темноте старухой.

— И что? — недоуменно закашлялся Хантик, когда прошло достаточно времени, чтобы его восклицание не было услышано хозяйкой Ведьминого холма.

— Завтра уходим, — коротко бросил Пустой, — С утра уложимся и уходим. Дом я выкупил, здесь могут остаться Филипп, Коркин, Ярка, Хантик. И Рук тоже, кстати. Вы все Бришу устраиваете. И с горки вас разглядела. Червоточинки или непроглядное какой в вас нет. Отказалась Бриша оставить Сишека, Коббу, Рашпика и меня. Я, правда, и не собирался оставаться, но все равно, признаюсь, обидно было такое услышать.